Спасти СССР. Манифестация - Страница 91

Мы зашли внутрь, и она что-то громко сказала по-местному. Из подсобки торопливо выскочил низенький пузатый узбек. На затылке его каким-то чудом держалась сдвинутая чуть набекрень маленькая тюбетейка, похожая на пиалу. Увидев мою спутницу, он радостно заулыбался и, прижав руку к сердцу, что-то быстро затараторил.

— Повезло, — выслушав, обернулась ко мне Жозефина Ивановна, — плов из коровьих хвостов с поминок остался. Нечастое блюдо, даже здесь.

Наверное, на моем лице что-то такое отразилось, потому как она вдруг звонко захохотала:

— Андрей, — протянула, отсмеявшись, — у меня на родине супы из коровьих хвостов — деликатес. А уж плов из них… — она закатила глаза к небу и поцокала, — цени свою удачу.

— Испания? — прикинулся я дурачком.

— Не совсем, — тонко улыбнулась француженка.

Мелко кланяющийся Абдулла усадил нас в безлюдном садике на задах ошханы. Очень быстро посреди стола встало глубокое блюдо с орнаментом отчаянно-лазоревого цвета. В нем был горкой выложен рассыпчатый рис, с нутом, барбарисом и с воткнутой поверх головкой запеченного чеснока. Потом рядом опустилось второе блюдо, с крупными, размером с кулак кусками мяса на позвонках.

Я почуял предстоящий гастрономический загул. От запаха у меня аж помутилось в голове.

Абдулла налил из чайника в пиалы немного светлого чая, разложил лепешки, а потом посмотрел на женщину искательным взглядом, словно ища знак остаться, и не найдя такого, погрустнел и удалился.

Следующие пятнадцать минут были для меня мукой — я пытался есть культурно, неторопливо. Получалось не очень, порой срывался. Потом вдруг наступил момент, когда я понял, что еще одна рисинка — и все, лопну.

— Да, — повел по сторонам чуть осоловелым взглядом, — это и правда нечто необычайное. Жаль, что дорогу сюда запомнить практически нереально. Не с первого раза.

— Наелся? — уточнила Жозефина Ивановна.

— Абсолютно, — решительно взмахнул я рукой.

— Это хорошо, — она извлекла откуда-то салфетку, аккуратно промокнула себе губы. А потом вдруг посмотрела на меня строго, наклонилась вперед и приказала: — А вот теперь — рассказывай все.

Глава 14

Среда, 19 апреля, день,

Ленинград, Измайловский проспект.

Домой из Пулково я привычно добрался на такси. Квартира встретила меня тишиной — родители были еще на работе.

Первым делом я с облегчением избавился от громадного, размером чуть ли не с колесо велосипеда, расписного блюда, что вручили мне на награждении: в чемодан класть его было страшно — работа мастера, а таскать на руках предельно неудобно. Ополоснул, поставил на обеденный стол и принялся делить гостинцы: неизвестную здесь морковь по-корейски, мелкую пахучую клубнику, первую черешню… Моим, Афанасьевым, на Фрунзе, Яське, Паштету… Кхм… Кузе. Готово.

Лишь после этого сунул нос в холодильник, собираясь провести там основательную ревизию, ибо оголодал, но тут хлопнула входная дверь. С удивлением посмотрел на часы: мама, что ли, отпросилась с работы пораньше? Она может… Я с готовностью направился в прихожую хвалиться.

Это был папа. Он привалился к стене и, негромко кряхтя, стягивал обувь.

— Привет, — бодро поприветствовал я, — ты рано сегодня.

Он посмотрел на меня с болезненным недоумением, словно совсем не ожидал увидеть здесь и сейчас.

— А… — протянул, распрямляясь, — уже приехал?

Кожа на лице у него была какой-то серой, тусклой, будто припудренной, и сам он был весь из себя несчастный и усталый.

— Ты здоров? — встревожился я, — что-то случилось?

— Здоров? — негромко и с сомнением переспросил папа, словно вопрос неожиданно поставил его в тупик. Потом воскликнул невпопад: — Да уж конечно! — и боком пошел мимо меня в комнату.

Он уже собирался притворить за собой дверь, но тут вспомнил, что забыл кое-то у меня спросить, и повернулся, чуть покривив лицо:

— Да… Как отрешал-то?

— Хорошо отрешал, — осторожно ответил я, разглядывая его с легкой опаской, — еду летом в Лондон, на международную олимпиаду.

Он чуть оживился, услышав про Лондон:

— Это хорошо: мир посмотришь… А меня осенью вот тоже в Марокко посылают на конференцию. Сразу восемь мест пришло на этой неделе. Кеша поедет, Марьянович, Смирнов… — из груди его вырвался протяжный то ли вздох, то ли стон, и папина речь пресеклась.

Я нахмурился, припоминая: вроде что-то такое было, с Марокко, но несколько позже. Или нет?

— А ты молодец, — папа с усилием распрямил плечи, а потом шагнул ко мне, приобнял и похлопал по лопаткам, — молодец. Надо же… Молодец.

Спиртным от него не пахло, и моя первая гипотеза приказала долго жить.

— Ты выглядишь как-то не здорово, — повторил я с подозрением в голосе.

Он еще раз подвигал плечами и стал чуть выше ростом. Посмотрел на меня строго:

— Женщины, — сказал так, будто этим словом объяснялись сразу все горести мира.

— Клубники хочешь? Черешню? — спросил я после короткого молчания.

— Я полежу… Минут тридцать. Или, вдруг, засну.

— Ну, значит, потом… — сказал я и, словно оправдываясь в чем-то продолжил: — я на нас отложил.

На папином лице проявилась ухмылка.

— На сколько порций делил?

Я мысленно пересчитал:

— Пять, кроме нас. Но это с Паштетом.

Ухмылка стала шире, и я торопливо добавил:

— Все — друзья. Ну, кроме Томы.

— Ага, — кивнул он с сарказмом, — друзья… Только помни, что дружба между мужчиной и женщиной очень слабеет с наступлением ночи.

— Да пока выкручиваюсь, — усмехнулся я, разворачиваясь, — ладно, поспи, действительно.