Спасти СССР. Манифестация - Страница 86

Я оценивающе посмотрел на высокого, крепко сколоченного блондина. Такой может оказаться неожиданно серьезным соперником.

Нас довезли до цели — здания Президиума Академии Наук и высадили. Я воспользовался моментом для разведки:

— Привет, — догнал блондина и пристроился справа, — интересная книга у тебя. Функциональный интеграл грызешь?

В голубых глазах блеснул огонек энтузиазма, и он с надеждой воззрился на меня:

— А ты тоже изучал?

— Немного, — кивнул я, — все же это не столько математика, сколько физика. Красиво, но недостаточно строго. Есть большие вопросы к сходимости допредельных форм интеграла.

— Зато физически обоснованно! — взметнулся он на защиту, — полностью соответствует стандартной квантовой теории. К тому же это интуитивно понятное орудие, с помощью которого уже сейчас можно открывать новые математические факты. Именно открывать, а не доказывать, и именно математические!

— Частично согласен, — ответил я, — это может стать новым способом думать о математике. Бурбакисты такое сделали, введя в обиход канторову теорию бесконечности. Но только когда будет подведен базис. Пока же вся конструкция выглядит оторванной от фундамента остальной математики. Знаешь, вот словно висящая в воздухе Эйфелева башня.

— В физике, — отмахнулся он, — порой достаточно интуиции. Математика — лишь аппарат. Эйнштейн не только не мог разработать математический язык под свои прозрения, но даже не знал, что такая математика уже существует.

— Да, если бы не Гильберт… — согласился я.

Мы обменялись понимающими взглядами.

— Ты откуда такой взялся? — поинтересовался он, ухмыльнувшись.

— Из Ленинграда.

— Сорок пятая или двести тридцать девятая?

— Двести семьдесят вторая.

Блондин недоуменно поморщился, словно пытаясь вспомнить недоступное.

— Не напрягайся, — рассмеялся я, — это языковая.

— Ого… — он удивленно поморгал и добавил: — А почему не пошел в спецшколу?

— Ну… — протянул я, обдумывая, что бы соврать, — а и не предлагали. Я только в этом году вылез. Кстати, Андрей Соколов.

Я протянул руку.

— Вадим Книжник, Москва, — он крепко пожал мою ладонь, — давай рядом сядем.

В актовом зале по въевшейся комсомольской привычке мы устроились подальше от президиума. Слева от Вадима в кресло плюхнулся вихрастый брюнет со взором горящим.

— Привет, Вадим, — сказал он, — ну что, опять поборемся? У тебя последняя попытка.

— Всегда готов, Вить. Андрей, знакомься, — повернулся он ко мне, — это — Витя Гальперин, он в том году первый диплом у меня увел. Витя, это Андрей, из Ленинграда. Учти, он, хоть и из обычной школы, но, похоже, нормально волочет.

— Из обычной… — протянул, прищурившись, Гальперин, — это может быть даже опасней, чем из математической — раз досюда дошел. От спецшкол хоть знаешь, что ждать.

— А… — махнул я рукой, — все равно основной соперник на таких соревнованиях — это ты сам.

— Это верно, — согласился Гальперин.

— Я, кстати, из девятого класса, — заметил я, — но хочу к вам прибиться, на ваш тур.

— Зачем? — хором удивились ребята.

Я пожал плечами:

— Так интереснее будет. В положении об Олимпиаде запрета нет.

На сцене, тем временем, началось движение — рассаживался президиум. Затем на трибуну бодро выкатился представительный мужчина, оказавшийся замминистра и председателем оргкомитета.

Я откинулся на спинку и слушал его вполуха, больше думая о намеченной на завтра встрече с бабушкой Мелкой, чем об Олимпиаде. Телеграмму о встрече я ей отбил из Ленинграда, но приедет ли она? И, если да, то с какими намерениями? Пока я переживал о вариантах нашей беседы, мой подростковый организм непроизвольно елозил по скамье и громко сопел, словно от волнения из-за предстоящего тура.

— Да не корову ж ты проиграешь, — шепотом попытался успокоить меня Книжник.

— Ага, — согласился я, — не корову. Но не хочется.

Отдавать Мелкую бабушке я категорически не хотел. Но как убедить ее в своей серьезности и, во всех смыслах этого слова, состоятельности?

Председатель оргкомитета закруглил свою речь, напомнив нам напоследок о предстоящем возложении цветов к Вечному Огню и коммунистическом субботнике после обеда, и передал слово Колмогорову.

В зале наступила абсолютная тишина, потом раздался негромкий глуховатый голос академика. Я наклонился вперед, старательно вслушиваясь в каждое его слово.

— Мой коллега и хороший товарищ, — начал Андрей Николаевич, — один из самых замечательных советских математиков, Борис Николаевич Делоне говорит так: "большое научное открытие отличается от хорошей олимпиадной задачи только тем, что для решения олимпиадной задачи требуется пять часов, а получение крупного научного результата требует затраты пяти тысяч часов". Ну и, я добавлю, второе отличие в том, что задачи на олимпиаде точно имеют решение — мы, жюри, это проверили.

— Я желаю всяческих успехов в решении математических задач и побед всем вам. Но кто-то точно победит, а кто-то не войдет в число призеров. Не вздумайте огорчаться! Пути к серьезной работе в области математической науки различны. Одним легче дается решение замысловатых задач, другие вначале не выделяются на этом поприще, но двигаясь медленно, в конечном итоге овладевают глубоко и серьезно теорией и научаются работать самостоятельно несколько позднее. И из тех, и из других получаются первосортные ученые. Поэтому при выборе математики как предмета основных интересов и работы на долгое будущее каждый должен руководствоваться собственной самооценкой, а не числом премий и похвальных грамот на олимпиадах. Успеха вам всем на этой поприще, интересных задач и открытий!