— Интересная гипотеза… — протянул я ошарашено.
Кузя неожиданно зарумянилась.
Я удивленно покачал головой, потом продолжил:
— Нет, не потому, не выдумывай лишку. Наверное, так: ты — особь жизнеспособная… — "оcобь" напротив обиженно хмыкнула. Я примиряюще улыбнулся и подвел черту: — Тащить тебя по жизни не надо, только помочь, направить в нужную сторону. А на это некий резерв возможностей у меня сейчас есть.
— Резерв возможностей… — эхом повторила Кузя, и глаза ее затуманились. Потом она начала нерешительно: — А может… мы все-таки…
— Не может, — прервал я жестко и, поморщившись, добавил уже гораздо мягче: — забудь, всем будет проще.
Кузя склонила голову и некоторое время с интересом разглядывала носки своих туфелек. Потом посмотрела мне в глаза:
— Как скажешь, — сказала ровным голосом и как-то очень спокойно улыбнулась мне.
Вдоль моего позвоночника промаршировала рота мурашек.
— Наташа, только без провокаций, — хрипло попросил я, вдруг озаботившись этим вопросом.
— Конечно, — она была сама покладистость, — да я и слова-то такого не слыхала. Когда начнем?
Четверг 23 марта, день
Ленинград, ул. Фрунзе.
— Тэк-с, больная, на что жалуемся? — я присел на край Софьиной кровати и потыкал пальцем туда, где, по моему предположению, должен был находиться бок пациентки.
Девушка сонно заворочалась под одеялом. Потом уголок его откинулся, и оттуда выглянул недовольно нахмуренный синий глаз.
— Ты что, за неделю не отоспалась? — осведомился я сварливо.
— Зачиталась вчера… — пробормотала Софья сонно. Потянулась и села, натянув одеяло под самое горло, — до четырех утра. Раскопала тут в серванте подписку "Роман-газеты".
И правда, на треугольном столике прикроватного торшера лежал журнал. Я перевернул и посмотрел на обложку — то была "Царь-рыба" Астафьева.
— Понятно, — сказал я и еще раз прошелся придирчивым взглядом по Софьиному лицу.
Что ж, выглядела она заметно посвежевшей.
— Как чувствуешь себя? — все же уточнил я для порядка.
— А, — отмахнулась девушка, — ранний реконвалесцент.
— И зубы не чищены, — покивал я с огорченным видом, — тогда целоваться не будем.
Софья насмешливо фыркнула:
— Чем обязана столь высокому вниманию? И где твоя подружка, почему не контролирует? — она небрежно двинула кистью, обводя жестом и меня и кровать.
— По магазинам побежала. А чем обязана… Ты в состоянии поговорить? Мне нужна твоя помощь.
— О! — взгляд ее стал серьезен, но лишь на миг, потом она с удовольствием заблажила: — Мне нужно принять ванну, выпить чашечку кофэ…
— Принимай, — согласился я, поднимаясь, — я буду на кухне. Но хорошо бы успеть до возвращения Мелкой. А поговорить нам придется немало.
И с тем направился к двери.
— Пять минут! — торопливо крикнула мне в спину Софья и подбавила в голос жалостных ноток, — а ведь и правда, как кофе-то хочется…
Про пять минут Софья, конечно, наврала: когда она, закрутив вафельным полотенцем волосы, выбралась из ванной, я уже в полной мере постиг дзен, меланхолично крутя ручку армянской кофемолки. Думалось уже не столько о кофе, сколько о двигателе с понижающим редуктором.
— Помол мелкий настроил? — стоило мне отвернуть чашу, как Софья тут же сунула туда свой нос.
— Какая тебе разница? — буркнул я, — ты все равно со сгущенкой пьешь. Тебе с тем же успехом и цикорий можно заваривать.
Я налил в медную турку воду и поставил ее на огонь.
— Давай, — Софья села за стол, зажала ладони коленями и подалась вперед, — что там у тебя случилось?
— Папа у меня случился, — проворчал я от плиты, — уходить к любовнице собрался. Хочу их развести.
— Эээ… Вот даже и не знаю… — Софья неуверенно заерзала на стуле, — а она молодая? Красивая? А папа же у тебя тоже врач?
— Спокойствие, только спокойствие, — я вздернул руки вверх и насмешливо посмотрел на девушку, — клин клином вышибать не будем.
Софья с шумом выдохнула сквозь плотно сжатые зубы.
— Знаешь, — призналась, доверительно понизив голос, — иногда очень хочется выцарапать твои наглые зенки.
— Это нормально, — согласился я, — вот если бы хотелось постоянно…
Вода в турке начала мутнеть от восходящих пузырьков. Я уменьшил огонь и аккуратно всыпал кофе, а потом чуть-чуть подавил ложкой образовавшуюся горку, смачивая ее. Наступило молчание — момент был ответственный. Вскоре по краю турки начала вскипать тонкая кайма. Я быстро помешал кофе и убавил огонь на самый минимум. Спустя несколько секунд наверх всплыла густая пенка.
— Снимай! — Софья встала и теперь в нетерпении нависала над моим левым плечом.
— Т-с-с! — я вскинул ладонь, прислушиваясь к тихому гудению, что исходило от турки.
Прошло секунд десять, и пенка по краям начала набухать, приподнимаясь.
— Оп! — я переставил турку на соседнюю конфорку и накрыл горлышко фарфоровым блюдцем, — все, пусть настоится немного.
Софья вернулась на свое место и взмахнула рукой:
— Излагай дальше.
— Так вот… — я зазвенел выставляемой на стол посудой, — я тут провел определенные изыскания… Знаешь, есть такой тип женщин, что как лианы: им нужен ствол, вокруг которого можно обвиться. Они даже могут испытывать к этой древесине искреннюю благодарность. Но если, чтобы проползти поближе к солнцу, понадобится переброситься правее или левее, то сделают это не задумываясь.
— Книжки умные читал, да? — на щеках у Софьи заиграли ехидные ямочки.