Спасти СССР. Манифестация - Страница 56

Ну, во-первых — получилось. Он принимает меня всерьез — серьезней некуда. Я достучался до небес, и это приятно.

Во-вторых, и это было, пожалуй, самым важным — можно было предположить, что у Андропова уже сложился свой проект развития советского общества, иначе бы он в такую острую игру просто не полез — он не был карьеристом. А, раз все же полез, то, значит, текущий состав Политбюро перпендикулярен его идеям.

Это было для меня неожиданным. Я представлял, по воспоминаниям доживших соратников, намерения Андропова относительно переустройства СССР в начале восьмидесятых, но не подозревал о наличие таковых уже в семьдесят седьмом. Мне всегда казалось, что именно в предстоящие годы Юрий Владимирович постепенно перерастет рамки Комитета и самоозадачится вопросами социально-стратегическими — недаром же в восемьдесят первом, после смерти Суслова, именно его выдвинули на идеологию: созрел, наконец. Сейчас же выходило, что он уже проделал хотя бы часть этой работы.

Значит, поставив год назад на него, я сделал правильный выбор. Осознание этого наполнило меня гордостью: хотелось выпятить грудь и мощно постучать в нее кулаком.

Теперь мне предстояло скорректировать свои текущие планы с учетом этого важного обстоятельства: раз из-за плеча Юрия Владимировича не торчат любопытные носы коллег по Политбюро, то можно подкачать ему компромат для подготовки к расчистке политического поля в период после Брежнева.

— Я — все, — Мелкая уже успела помыть нашу посуду и переодеться в школьное, а я до сих пор воевал с тугими петлями на манжетах, — давай, помогу.

"Щербицкий и Гришин", — решил я, протягивая ей руки, — "Романов уже отыгран. И Громыко — на всякий случай. К тому же, МИДовский гадючник давно пора проредить. А Кавказ и Средняя Азия пусть тогда подождут своей очереди. Расчищать надо с основных столиц. Да, все так… Остается набрать фактуру и выбрать темп и форму подачи материала".

— Готово, — жизнерадостно прощебетала Мелкая.

По причинам, слишком сложным для моего понимания, сегодняшнего переезда во вновь снятую квартиру она ожидала с каким-то радостным нетерпением.

Другой, не навевающий тягостных воспоминаний район?

Череда событий последних дней успела уже замутить недавнюю злую память?

Что-то еще, упущенное мной?

Мелкая была сейчас словно молодая трава, по которой прошлось случайное колесо — она поднималась. Я подглядывал за этим ненароком заглянувшим чудом самым краешком глаза, боясь спугнуть его своим интересом.

— Что у нас сегодня будет на ужин?

Я выбрал нейтральный деловой тон, но Мелкую это не обмануло.

— А что в дом принесешь, — задорно тряхнула она подрубленной челкой.

— Договорились, — моя засевшая в засаду улыбка вырвалась на свободу, и я, не удержавшись, провел ладонью по девичьим волосам.

Мелкая всегда в таких случаях замирала, замерла и сейчас. В моей ладони умещался и ее затылок, и тонкая напряженная шея.

Я отдернул руку.

— Пошли тогда, — голос мой внезапно сел. Я прокашлялся и продолжил: — день сегодня будет непростой.

Тот же день, чуть позже,

Ленинград, Красноармейская улица

Второй урок выпал на историю.

Я сидел на привычном месте, в третьем ряду у окна. Ветер носил за стеклами крупные одинокие снежинки. Чуть поддувало — за пару оттепелей на рамах кое-где отлипли посаженные на крахмальный клейстер полоски бумаг.

Взгляд мой словно прилип к левому запястью. Там, в хромированном круге, короткими рывками ползла по кругу тонкая длинная стрелка. Вслед за ней мысленно протискивался по римским улочкам и я, то нависая над плечом у Моретти, то елозя на сидении справа от Бальцерани. Та в моем воображении беспрерывно курила, время от времени мелко и сухо покашливала, но, когда шла на обгоны, в глазах этой молодой женщины блестело ребячество. Она с азартом пригибалась к рулю, и упругий ветер рвался через опущенное стекло в салон и теребил темно-каштановые волосы — сегодня, для маскировки, завитые мелким бесом.

Я не мог желать бригадистам успеха — не в этот раз. Но я не мог и не испытывать симпатии к этим заплутавшим в боевой романтике левакам — оттого, когда минутная стрелка встала на роковой отметке 10:27, я опустил голову, прикрыл глаза и мысленно пожелал:

"Я сделал, что должно. Пусть будет, что будет. Но, прошу, пусть им сегодня повезет".

Дальше грудь мою мяла подсердечная тяжесть. В ушах далеким эхом стоял негромкий стрекот очередей и, почему-то, мелькали на фоне серых стен трассеры, как в фильмах о войне.

Уже перед самым звонком Паштет больно ткнул меня локтем в бок.

— Зиночка смотрит, — не шевеля губами, прошипел он в парту, — проснись.

Я встрепенулся.

Зиночка, продолжая что-то рассказывать от доски, действительно смотрела на меня обеспокоенным взглядом.

Я слабо улыбнулся ей в ответ.

Все в порядке. Надеюсь…

Надеюсь, что не зря, не впустую. Вот это было бы самым страшным.

Хотя… Хотя так тоже было страшно.

Прозвучал звонок и, вдогонку, задание на дом. Вскочили со своих мест самые нетерпеливые, и я оглянулся, ловя Кузин взгляд.

Было у меня в перечне дел на сегодня еще одно небольшое, и хотелось скинуть его побыстрее. Подвернувшиеся вчера французские духи я решил не отправлять в тайник на чердаке — слишком неподходящие условия для хранения такого товара.

"Лучше использую сейчас", — решил я, — "а потом отдам Ване деньгами. Ему же и лучше будет".

Кузя словила мой взгляд и непонимающе дернула бровью. Я придавил ее жестом "сиди". Она чуть передернула плечиками и поискала глазами Томку — та уже неслась куда-то с Яськой на выход.