Я замер на ступени с приподнятой ногой. Негромкий мой свист прервался на полуноте. Каким-то чудом это не привлекло внимания оперативницы ЦРУ.
"А ведь могло бы", — запаниковал я, медленно-медленно отступая вниз, в полутьму.
Спустившись на три ступени вниз, я смог уже более спокойно рассмотреть свою оппонентку. Синтиция стояла, словно сеттер в стойке: вроде и неподвижно, но при этом вся будто утробно вибрируя от переполняющей ее охотничьей страсти. Пристальный взгляд ее был прикован к лестнице, что вела наверх, к аудиториям. Казалось, оперативница даже не моргала. Правая рука женщины покоилась в кармане пальто.
"Готова к оперативной съемке", — предположил я, — "объектив, наверное, в пуговице. Но твою ж мать! Откуда? Как?! И, главное, стояла ли она здесь, когда я спускался по лестнице?"
Я зажмурился, припоминая события трехминутной давности.
"Нет, не было…" — решил в итоге, — "в туалет, что ли, отходила? Или пришла строго за час до окончания тура? Тогда меня спасла скорость решения задач…"
На цыпочках, чуть дыша, словно это как-то могло теперь мне помочь, я ускользнул в подвал и забился поглубже в гардероб, укрывшись за вешалками с пальто.
"Буду ждать основной массы и выходить с ними", — решил, глядя на часы.
Я с силой сжал ладонями виски, словно пытаясь удержать грохочущие в голове мысли:
"Как?! Ну, вот как они все время выходят на меня?! КГБ с иероглифами, подкат "губастого" к Гагарину, проныра Фолк… Это не может быть случайностью — я где-то прокалываюсь. Но, мать его, где?!"
Я тупо уставился в кирпичную кладку над головой.
"Не по-ни-маю"… — я помотал головой, пытаясь прийти в себя, — "ничегошеньки не понимаю. Ну, ладно… Предположим, с иероглифами — это КГБ получил утечку из Лэнгли. Может такое быть. Есть там наши сейчас… Предположим, иначе вообще не сходится. "Губастый" и Гагарин — интерес к ракетам. Слабое предположение, но допустим. Но Фолк на городской олимпиаде по математике!! Откель?! Я что, уже давно "под колпаком" у Комитета, и мои характеристики утекли в ЦРУ? Но тогда бы ко мне ЦРУшников на пушечный выстрел не подпустили. Как тогда!? Как Фолк смогла здесь оказаться?".
Я обессилено откинулся к прохладной стене. Хотелось постучаться об нее лбом — эта логическая задача оказалась мне не по зубам. Я не мог понять, как, исходя из имеющихся у спецслужб данных, можно было так близко ко мне подобраться. Это меня и бесило, и пугало.
"А КГБ… Сколько я ни проверялся — наблюдения не заметил. Конечно, это ни о чем не говорит… Если работают профессионалы высокого уровня, а по мне будут работать только такие, то я ничего не замечу при всем своем старании. В таком случае у них будет директива: "можно упустить, лишь бы не дать себя заметить". Да может быть весь мой район уже утыкан камерами наблюдения…"
Я протяжно выдохнул и помотал головой.
"Нет, так можно с ума сойти. Я должен точно установить, "под колпаком" я или нет. И есть только один надежный способ это проверить: выезд за границу. Если выпустят — то еще хожу на свободе, если же вдруг невыездной, и неважно под каким соусом — то уже на поводке. Значит, мне обязательно надо на олимпиаду в Лондон, еще сильнее, чем раньше. Теперь — просто ультимативно надо. Это будет момент истины".
После этого решения мне чуть-чуть полегчало, точь-в-точь как десятком минут ранее на последней задаче. Я потрясенно покачал головой — как же все не просто с этой моей миссией. Моя ли в том вина, вот в чем вопрос…
Понедельник 13 марта 1978, ранее утро
Ленинград, Измайловский проспект.
Бывает так, что приснится гениальная мысль, а очнешься и не поймать ее — развеивается, расходится в прозрачном утреннем свете и вот уж нет ее. А если ненароком все же изловчишься, схватишь покрепче да рассмотришь, то становится горько и противно: изреченный сон становится бредом, нелепым и постыдным.
Но сегодня было иначе — меня словно толкнуло во сне, и я проснулся, холодея от ужасной догадки:
"Ох! Мог бы и наяву сообразить, ведь это так очевидно: Мэри здесь по мою душу! В тот раз не было, в этот раз ЦРУ направило. И, значит, Чернобурка — тоже. Не прямо, конечно, но косвенно", — я тяжело заворочался, лягая ватное одеяло. — "Все сходится: единая группа в Большом Доме, и на иероглифы, и на контроль русистов. Объединяет эти темы одно: я".
"Как же я это сразу не сообразил, как?!" — я всерьез огорчился своей недогадливости, — "это ж все, совсем все меняет… Дурак… Зачем я к Чернобурке сам в пасть полез!? И что ж такое ЦРУ обо мне знает, что прицельно ищет в английских школах и на математической олимпиаде? Это же очень, очень горячо", — и тут холодный озноб пробил меня еще раз, уже не во сне, а наяву, — "Гагарин!"
"Раз КГБ сидит на плечах у русистов из-за меня, то уж за оперативниками ЦРУ наружка должна ходить колоннами. И совершенно не важно, по какой именно причине этот "губастый" Рогофф интересовался мной — да хоть даже желал джинсы заказать на пошив — раз он из ЦРУ, то обязательно притащит за собой и "хвост". И достаточно даже случайного пересечения интереса Рогоффа и Фолк, чтобы в Комитете весьма предметно заинтересовались таким совпадением!" — я закинул руки за голову и призадумался, решая: — "Значит, Гагарин… И попадающий под его описание Джордж Рогофф…"
"Нет, Рогоффа никак не потяну", — трезво взвесил я свои возможности, — "если только валить из пистолета в спину. Но что это изменит? Только привлечет лишнее внимание. Значит, надо убирать Гагарина — это единственная ниточка, ведущая именно ко мне. Решено. Осталось придумать как".