— Я умею, — она торопливо вскинула на меня глаза, — и первое, и второе. Меня мама учила. Пловы, лагман, шурпу… Ну, и нашу русскую кухню тоже немного.
Я посмотрел на Мелкую весьма заинтересованным взглядом, и ресницы ее смущенно задрожали.
— Отлично, — с чувством выдохнул я, — я буду очень частым, надоедливым гостем.
— Не гостем, — поправила она меня, покачав головой.
На дне ее глаз потревоженной птицей метнулась какая-то мысль. Я невольно схватил ее и рассмотрел, а затем, совершенно неожиданно для себя, смутился и сам. Пару секунд в голове у меня толкались несвязные мысли, потом я, ломая проступающее напряжение, провозгласил:
— Плов… Как много в этом звуке. Надо будет новоселье устроить, как думаешь? Казан прикупить…
Мелкая моментально переключилась и принялась верстать планы. Я, недовольный сам собой, осторожно перевел дух: и придет же такое в голову…
На подходе к школе мы стали обрастать попутчиками. Сначала, на повороте с Измайловского, меня прихватила под руку Кузя. Пристроила свои шаги к моим, покосилась с легким удивлением на идущую рядом Мелкую и многозначительно произнесла:
— Рискуешь.
Глаза ее были еще непроснутые, и сама она была словно пять минут как со сна, уютная и теплая, и лишь веселые мушки-конопушки, горсточкой брошенные ей на нос, дружно радовались ясному утру.
— Уже нет, — ответил я, а потом продолжил, переводя на другую тему: — Боюсь даже спрашивать, чем ты сегодня вместо сна занималась.
— Вот и не спрашивай, — буркнула она и, отвернувшись, протяжно, от души зевнула.
Потом нас нагнал запыхавшийся Сёма, а на углу школы к Мелкой пристроилась ее подружка с косой в руку. Так и ввалились в дверь гурьбой.
А на выходе из гардероба меня отловила Чернобурка. Оттащила к пустому окну в конце коридора, развернула лицом к стеклу, сама встала сбоку, заслонив от всех, и зашипела недовольно:
— Ты что вчера учинил?! Да я чуть со стыда не сгорела!
Я не сразу понял, о чем она — это самое "вчера" у меня выдалось очень, очень насыщенным. Потом сообразил, и, обрадованный этим, протянул с облегчением:
— А… Это вы о том психологе?
Она поперхнулась заготовленными словами. Потерла с досадой лоб и в полголоса пожаловалась в пустоту:
— И ведь говорила мне Татьяна Анатольевна, предупреждала: не связываться с тобой…
— Наша Тыблоко — мудрая женщина, — степенно согласился я, — ее не грех и послушаться.
Глаза Светланы Витальевны на пару секунд остекленели. Потом она посмотрела на меня длинным нехорошим взглядом, и я торопливо вскинул руки, сдаваясь:
— Ну, да, да, виноват. Молодой, глупый…
Она обиженно поджала внезапно задрожавшие губы:
— Виноват, виноват… Да я, получается, на тебя совсем неверный анализ написала! Ты ж меня дурой перед руководителем группы выставил!
Я припомнил чернявого, карманное зеркальце в ее руке и потупился, испытав мимолетный стыд.
— Извините, Светлана Витальевна… Черт попутал, правда… Чем могу загладить?
— Загладит он… — недовольно пробухтела она, — чем тут теперь такое загладишь… Только образцовой работой!
— Так я готов! — воспрянул я духом, — что в итоге-то: добро дали?
— Дали… Но не без сомнений, — она хищно прищурилась, — посмотрим, как ты до поездки будешь справляться.
— Слушаю со всем почтением.
Она мечтательно посмотрела сквозь меня:
— Эх, как бы я хотела быть куратором твоей группы в институте… Может, случится, а?
— Не-не-не, — я энергично замотал головой, — я в математики.
— Жаль… Очень жаль, — с чувством сказала Чернобурка, — но я не буду терять надежды.
Я улыбнулся:
— Вот честно, Светлана Витальевна, я сожалею. Что делать-то надо?
Она немного помолчала, успокаиваясь. Затем сказала:
— Тебе послезавтра надо после школы подъехать туда же, на Литейный.
Я на пару секунд прикрыл глаза и пробежался по своим планам.
— Хорошо.
— Меня вызовут, я проведу.
Я молча кивнул. Она быстро оглянулась и пояснила в полголоса:
— С офицером одним познакомишься…
От уголков ее глаз разбежались тоненькие насмешливые морщинки, и я почувствовал какой-то подвох.
— Каким-таким офицером? — уточнил наугад.
— Статным, симпатичным, — пояснила она, давя улыбку, — настоящий морской дьявол. Руководитель нашей поисковой экспедиции.
Я прикрыл глаза, прикидывая получающийся расклад.
— Ага… ага… — забормотал, — ага. Понятно. Мэри, да?
— Соображаешь, — с каким-то непонятным сожалением сказала Чернобурка.
— А получится? — с сомнением спросил я, — хотя, конечно, не мое дело…
Она взмахнула рукой:
— Верно, не твое, не забывай об этом. Главное — сам не подведи, — и добавила задушевно: — Удушу ведь паршивца…
Тот же день, ранний вечер,
Ленинград, Загородный пр.
Перед Техноложкой было необычайно людно — вовсю шла бойкая уличная торговля. Скручивались тугими кольцами очереди вокруг горьковатой абхазской мимозы; влет, только успевай подносить, расходились армянские гвоздики, и лишь у латышей с тюльпанами иногда случался короткий передых — дороговато, аж по два рубля за цветок.
Мне пришлось потолкаться, выискивая в этой суете Гагарина.
— Вот, — мы отошли в сторонку, и он протянул мне сверток, — как заказывал. Все за семьдесят пять.
— Четвертый флакончик доложил? — уточнил я и полез за деньгами.
— Да, да, как договорились, — сказал он и продолжил: — С квартирами туго. То клопами воняет, то плесенью из подвала. Я вышел на маклера, что занимается сдачей дорогих квартир, но там и цены другие… — Ваня посмотрел на меня вопросительно.