Спасти СССР. Манифестация - Страница 22

— Если ты, конечно, не против…

Мелкая извернулась и заглянула мне в глаза.

С невероятным облегчением я увидел ответ.

— Да, — кивнул, — привет, сестренка.

Она беззвучно шевельнула губами, потом негромко всхлипнула и обхватила мою шею. Я сидел, прижавшись щекой к ее горячему лбу, поглаживал ей спинку, и моя многострадальная футболка опять мокла, но на лице у меня гуляла широченная улыбка — из Мелкой лились слезы очищения. Потом губы мои чуть искривились: "так вот он какой, подарок на годовщину". Я скосил глаза на тяжелую волну черных волос и тихонько хмыкнул.

— Что? — испуганно вздрогнув, она подняла зареванные глаза.

— Да так, мысли всякие бродят, не волнуйся, — я успокаивающе улыбнулся и бережно прикоснулся губами к ее лбу. — Так… Теперь давай по порядку. Пока у нас поживешь. Я с родителями вечером решу, — я замолчал, прокручивая версии, — скажем, что отец у тебя в запой ушел, буянит. На несколько дней этого хватит, а там квартира съемная появится. К тебе подружки домой ходят, звонят?

— Нет. Отчима боятся… А телефона у нас нет.

— Хорошо, — протянул я по слогам. Запустил пятерню в ее волосы, глубоко, до самого затылка и слегка потянул, пропуская пряди между пальцами. Повторил задумчиво: — Хорошо.

В приглушенно дневном свете ее волосы отливали неярким серебром. Перебирать их было приятно. Они только прикидывались жесткими, на ощупь же были упруги и легко, словно ластясь, скользили между пальцами.

Мелкая замерла, потом прерывисто выдохнула:

— Мне так мама иногда перед сном…

Я притиснул ее к себе посильнее и ткнулся губами куда-то в темя. Так мы на какое-то время и застыли. Мне было сразу и горько, и радостно, и легко — словно я только что взял какой-то очень важный рубеж.

Потом я осторожно потянул ее за подбородок и посмотрел в глаза:

— Тебе будет не просто.

Она с готовностью кивнула:

— Я знаю. Я готова.

— Это хорошо, — усмехнулся я, — что у тебя по оценкам западает?

Она, видимо, ожидала чего-то другого, но ответила, не задумываясь:

— Тройка была по рисованию, на черчении подтянула до четырех. Ну, и четыре по физре.

— А остальное? — осторожно уточнил я.

— Отлично, — теперь улыбнулась и она, пусть только самым краешком губ, но лиха беда начало…

— Вот это да, — я озабоченно поскреб свободной пятерней в затылке, — выходит, ты умнее меня.

Она молча вернула голову мне на плечо.

— Это хорошо, — продолжил я, слегка покачиваясь взад-вперед, — потому как на школьную программу надо наложить, как минимум, плаванье и танцы. И рисование…

Она чуть дернулась.

— Да-да, — понял я, — рисование обязательно. Чтоб ничего у тебя не западало. Будем выращивать разносторонне развитого советского человека. Совершенного.

Мелкая едва слышно хмыкнула и потерлась виском о плечо:

— А чем я могу тебе помочь? Ты сказал, что я тебе нужна.

— О! Конечно, ты будешь мне помогать. Но! — я отклонился и посмотрел в упор, — ты мне просто нужна. Не для чего-то. Просто будь рядом.

Она помолчала, потом негромко сказала, вроде как даже и не мне:

— Буду. Обещаю.

Мы затихли, обнявшись. Ранняя весна задумчиво глядела на нас из окна дождливо-серыми глазами, словно что-то решая. Потом нахмурилась дождем, и по стеклу забарабанили крупные капли. Резко, как наказывая, хлестанул по старым тополям ветер. А в моей комнате тем временем смешалось два теплых дыханья, и воцарился покойный уют.

Тот же день,

Ленинград — Москва — Горки-9

Звонок из секретариата Председателя был ожидаем: Жора понимал, что его вот-вот выдернут на доклад в Москву. Вчерашняя вербовка русиста была крупным оперативным успехом, однако подробности в любом случае были "не телефонным разговором".

Понимал это и многоопытный Блеер, поэтому вчера, сразу после получения первого доклада, они устроили мозговой штурм, пытаясь вписать свежий массив данных в и без того противоречивую картину.

— В общем, или — или, — было уже полвторого ночи, когда Владлен Николаевич подвел черту. — Или это подстава, и американцы старательно водят нас за нос, фальсифицируя признаки объекта, или вы, Георгий, ищете что-то настолько необычное, что мое любопытство аж зудит. Хотя… — генерал мечтательно посмотрел вдаль, — может быть и то и другое одновременно. Интересно будет распутывать, да…

Интересно было не только Блееру: на Московском проспекте перед "Волгой" Минцева раскатили "зеленую волну", и дорога от Большого Дома до трапа греющего движки рейсового самолета заняла всего полчаса. Вторая "Волга" со знакомым порученцем Андропова приняла Жору прямо на взлетном поле "Шереметьево".

Андропов ждал не в Москве и даже не в Ясенево, а в небольшом домике в Горках. Он был явно болен: с покрасневшими, слезящимися глазами, подтекающим носом и слегка гнусавым голосом.

— Располагайтесь подальше, Георгий, — вяло махнул рукой после приветствия, — чтоб я вас не заразил. Наливайте чай, угощайтесь… Борис Семенович в Женеве, обсудим новости вдвоем.

Слушал долго, не прерывая, потом глубоко задумался. Сидел в старом поскрипывающем кресле нахохлившимся вороном, время от времени поводя головой из стороны в сторону, словно чему-то удивляясь. Когда заговорил, в надтреснутом голосе звучала усталость:

— Нет, Георгий, думаю, что это — не отвлекающая операция. Даже больше скажу — уверен в том. Наша резидентура в Кабуле смогла наконец выяснить подробности передачи информации о замыслах Халька, — он тяжело, словно через силу, повернул голову к Минцеву, — стрелой в окно посольства в Москве доставили. Стре-лой, Георгий.