Я решительно пересел к ней в кресло и приобнял. Она тут же доверчиво уткнулась мне куда-то в грудь, и футболка стала намокать. Я чесал ей за ушком, бормотал что-то успокаивающее в затылок и прокручивал в уме немногочисленные варианты.
"Ах, как жаль!" — от досады я скрипнул зубами, — "убивать этого урода нельзя. Как ему повезло! А тогда… Тогда только таким образом".
— Так, Мелкая, — с трудом расцепил ее руки и встал. — Адрес говори.
— Зачем? — она безуспешно пыталась стереть с щек мокрые дорожки.
Я достал из шкафа еще один носовой платок:
— На. Успокаивайся. Обещаю, все будет хорошо. Я поговорю с твоим отчимом.
Она с силой вцепилась в мою руку:
— Нет! Не надо… Он не будет тебя слушать!
Я, наконец, смог улыбнуться — вышло довольно пакостно:
— Будет. Я могу быть убедительным. Когда надо — очень убедительным. Верь мне. Просто верь.
Она вскинула на меня темные омуты серьезных глаз и сказала тихо, но твердо:
— Я тебе верю. Давно.
— Ну… Вот и славно… — я невольно вильнул взглядом вбок, — сиди спокойно, отогревайся. Родители сегодня поздно придут — в театре. Есть еще захочешь — в холодильнике латка со вторым. Давай, адрес говори.
Потом покачался на пятках, обдумывая детали.
— Он ведь тебя удочерял, да? Свидетельство о рождении где лежит? Памятные фотографии есть? Ключи давай.
Выслушал ответы, посмотрел в наполненные надеждой глаза и пошел на кухню. Повертел в руке стальную вилку и засунул в задний карман штанов. Все еще подрагивающей рукой налил воды и медленно, стараясь не лязгать зубами по стеклу, выпил.
Нет, все верно. Я не могу иначе.
До ее дома я добежал минут за пять. Взлетел, толкаемый лютой ненавистью, на четвертый этаж. Скрежетнул, проворачиваясь, ключ, и я толкнул противно скрипящую дверь. Пахнуло жареной курицей.
— Пришла? — донеслось откуда-то справа, — где шлялась столько, бестолочь?!
Я длинно втянул через нос воздух и двинулся на звук. Навстречу мне из кухни вывалился рыхловатый мужичонка в растянутых трениках и застиранной до серого цвета майке.
— Ты кто? — оторопело спросил он, что-то быстро пережевывая.
Мой взгляд скользнул по небритой роже и зацепился за лоснящиеся губы и подбородок. Этот размазанный жир с прилипшими кое-где к щетине лоскутками куриного мяса подействовал на меня как красная тряпка на быка. Вот это лезло к Мелкой?! В темя фонтаном, как из сорвавшегося брандспойта, хлынуло, затапливая разум, бешенство. Мир сузился до ненавистной хари напротив.
Даже не задумываясь, я сделал полушаг левой, чуть довернул тело и ребром стопы резко ударил по пузырю на трениках — туда, где должен быть нижний край надколенника. Раздался радующий ухо негромкий хруст, и его рот распахнулся, вбирая воздух. Не останавливаясь, я завершил движение вперед левым боковым по печени, с удовлетворением ощущая, как глубоко пробилось податливое на вдохе пузцо.
"Эх, хорошо!" — подумал, провожая взглядом безмолвно заваливающееся тело. — "Хорошо, что масса у меня еще не большая, а то уже можно было бы начинать волноваться…"
Я упал ему на грудь, придавив коленями плечи. Наклонился, вглядываясь в помутневшие от боли глаза, ожидая, когда в них появится мысль.
Вот в стонах стало проявляться что-то членораздельное. Я завел правую руку назад и выдернул из кармана вилку, а затем, слегка царапнув зубчиками склеру, придавил нижнее веко.
— Ты, падла, какой глаз первым отдаешь, правый или левый?! — вырвалось из перехваченного ненавистью горла.
Он заизвивался, безуспешно пытаясь отодвинуть голову подальше. Я чуть отвел вилку, дав ему полюбоваться на острые зубья, а затем медленно подвел к левому глазу.
— Ааа… — плаксиво просипело из-под меня, — ты чего, паря?!
— Я чего?!! — гримасы перекашивали мой рот то в одну, то в другую сторону.
Вилка припадочно задергалась в руке. Невероятно сильно хотелось изо всей силы вогнать ее в глаз, с размаху, на всю глубину, чтоб воткнулась изнутри в затылочную кость… Я крутанул вилку, перехватывая в кулак.
Видимо, желание это отчетливо нарисовалось на моем лице: он протяжно заскулил, засучил здоровой ногой, затем позади многозначительно хлюпнуло.
Я недовольно повернул голову, принюхался. Вот же ж… засранец.
Ладно, надо доводить партию до конца. Я зарычал:
— За Томку! — он дернулся подо мной. — Ты, мразь! Да по тебе сто семнадцатая рыдает горько! От пяти до пятнашки! И ты, зуб даю, пойдешь по верхнему пределу! Ых… — не сдержавшись, я коротко размахнулся, проткнул вилкой щеку и потянул вверх.
— Ааа!!! — раздался горловой вскрик.
— Молчи, ублюдок! — окровавленная вилка опять замаячила над выпученным глазом.
Я пару раз глубоко вдохнул, пытаясь хоть чуть-чуть успокоиться. Главное — не убить и не покалечить всерьез. Нельзя, нужен пока формальный опекун.
— Да и пятнашка не самое страшное… — зашипел я ему в ухо рассерженной гадюкой, — таких, как ты, на зоне не любят. Девочкой будешь для всего отряда, все пятнадцать лет. Это тебе повезет, если сразу порежут…
Я отклонился и попытался посмотреть ему в глаза. Он их тут же закатил. Я ткнул вилкой в подбородок и потянул, задирая ему голову, а затем захрипел, бешено брызгая слюной:
— В глаза, смотри, падаль, в глаза! Убью!!
"Похоже, клиент созрел для конструктивного разговора", — оценил я его состояние.
— Назови! Хоть одну причину! Почему! Я! Не должен! Намотать! Твои кишки! На люстру?!
— Не было ничего! — заскулило из-под меня.
Я опустил большие пальцы на глазные яблоки и надавил. Так, теперь чуть посильнее… Отпустить.