Спасти СССР. Манифестация - Страница 18

"Без недели год в СССР", — уголки моего рта наконец чуть изогнуло улыбкой, — "однозначно — лучший год моей жизни. За такое не расплатиться, я знаю… Но я попытаюсь".

Небо опять принялось выдыхать влагу, но мне по-прежнему было здесь хорошо.

"Как достойно отпраздновать эту годовщину? Купить тортик и воткнуть свечку? Пошло. Отбить поздравительную телеграмму Юрию Владимировичу? Да, будет весело, но не долго и не мне… Нет", — подумал я, сворачивая в переулок и переходя на легкий бег, ибо из-за края крыши краем показалось чернющее облако, — "все не то. Это событие достойно большего".

Стоило мне выбежать на набережную, как с неба ливануло всерьез. До дома было всего ничего — и я со всех ног ломанулся к мосту и, дальше, к своей подворотне. Уже взбегая на третий этаж, притормозил.

"Что? Что я там увидел? Или показалось?"

Прикрыл глаза, сосредотачиваясь, и попытался вытряхнуть из памяти увиденную вот только что картинку. Она мне не понравилась.

"Да нет, не может быть. Показалось, наверное. Привиделось".

За давно немытым окном сгустились косо летящие струи, обозначив переход дождя в ливень. Я зябко передернулся, простер мокрое лицо и поднялся еще на пролет вверх.

"Или не показалось? Было или нет?" — перед мысленным взором то появлялась, то пропадала вроде бы знакомая фигурка.

Чертыхнулся, недовольно стукнув кулаком по перилам, и развернулся. Сильно мокрее я уже не стану, зато хоть успокоюсь, а то ведь места себе не найду. И я рванул на набережную перепроверяться.

Добежав до спуска к воде, я невольно ахнул. Ниже, на самом краю последней гранитной ступени действительно стояла, обхватив себя руками, Мелкая и безучастно смотрела под ноги на проплывающие мимо льдины. Волосы ее превратились в мокрые сосульки, а с драпового пальтишка текло, но ее это, похоже, не заботило. Я поежился от забегающих за шиворот струек и двинулся на девушку.

Она настолько ушла в себя, что заметила меня лишь когда я крепко схватил ее за плечо. Испугано дернулась, поворачиваясь. С белого, как мел, лица сквозь меня каким-то уже нездешним взглядом посмотрели шальные черные глаза. Посиневшие губы и подбородок сотрясала мелкая дрожь.

В груди у меня захолонуло, как бывает, когда ждешь дурную весть: уже знаешь, что она будет, но еще тоскливо не понимаешь — какая.

— Тома, — я старался говорить негромко, мягко и неторопливо, — Том… В чем дело?

Она отвернула голову к реке и всхлипнула, а потом попыталась выдернуть руку.

— Ну-ну-ну… — успокаивающе забормотал я, — тихо, Тома, тихо… Я здесь… — и начал оттеснять Мелкую от края, плавно вклиниваясь между ней и Фонтанкой.

Она сделала инстинктивный шаг назад. Теперь я смог встать перед ней и взяться второй рукой за талию. Ей наконец удалось узнать меня. Из неплотно сжатых губ донесся какой-то то ли писк, то ли стон, и ее повело вбок.

— Ох! — я подхватил девушку и поволок от края.

Мелкую начало колотить. Я плотно обнял ее, и начал покачивать из стороны в сторону, пытаясь успокоить. Она всхлипывала и дрожала, а я держал, нашептывал ей в ухо какую-то дребедень и мысленно молил: "прошу… Ох! Очень сильно прошу — только не несчастная любовь!"

Постепенно движения Мелкой стали осознанными: вот повернула голову, озираясь, потом принялась протирать ладонью глаза, полезла в карман за платком.

— Пошли, — я мягко потянул ее по ступеням наверх.

Она чуть упиралась.

— Куда? — спросила глухо.

— Ко мне. Я тут рядом. Пошли, согреемся.

— Зачем? — она опять начала вырываться.

В глазах ее так и стояла безнадежная тоска. Я колебался лишь миг, а потом кинул ей спасательный круг:

— Ты мне нужна. Пошли уж, Мелкая, пошли…

И она пошла, прижимаясь, как бездомный щенок, и пытаясь время от времени заглянуть в глаза. Мне было от этого тошно и муторно.

Дома я первым делом засунул ее под горячий душ и велел сидеть там, пока не выпущу. А сам заметался по квартире: выжимал, как мог, пальто и одежду, развешивал на батареях, грел рыбный суп, мастерил бутерброды…

Потом она сидела на кухне и, не поднимая глаза, послушно потребляла пищу, а я давился комом, что встал у меня поперек горла.

Доела, аккуратно вернула ложку на место, и замерла, взявшись побелевшими пальцами за столешницу.

— Добавки?

Мелкая, все так же глядя в стол, молча помотала головой.

Я вздохнул, готовясь к нелегкому разговору:

— Ну, пошли тогда в комнату.

Включил торшер, усадил ее в кресло, накрыл пледом. Сам сел на тахту напротив. Доверительно наклонился вперед, сложил ладони "пирамидкой" и негромко приказал:

— Рассказывай.

Она дернулась было что-то говорить, но изо рта вырвался только длинный всхлип.

Я осторожно взял ее пальцы, осторожно помял их:

— Мне можешь рассказать все. Обещаю, что мое отношение к тебе от этого не изменится.

Она кивнула, еще раз всхлипнула, потерла припухшие веки и начала рассказывать. Я слушал тихий монотонный голос, смотрел, как лихорадочно дергаются жилки на худой девичей шее и заводился, зверея. Челюсти свело от острого желания вцепиться врагу в кадык. Мир качнулся и поплыл, выворачиваясь наизнанку кровавой пеленой.

Мотанул головой, приходя в себя. Главное сейчас — не напугать ребенка. Я попытался натянуть на лицо улыбку и не преуспел. Губы судорожно подергивались, лицо перекашивало гримасами. Хорошо, что Мелкая занавесила глаза челкой и смотрела в пол.

— Вот… Маму вчера похоронили… Я и решила… В детский дом не хочу… — узкие плечи опять начали подрагивать, — так — тоже…