И, значит, на старости лет — война. И проиграть ее никак непозволительно. Только побеждать, чего бы это не стоило.
А что в этой нынешней войне стало бы Победой? Где тот Рейхстаг, в который втыкать знамя?
Просто устоять? Уже немало, конечно, но… Хотелось большего.
Разгрести бы накопившиеся завалы да вывести Содружество на чистую воду. А там и на покой можно будет — хоть так, хоть этак. И уже будет не страшно…
Леонид Ильич вдруг почувствовал, что ему полегчало. Был ли то свежий ветер в лицо или просто он наконец утвердился в решении? Неважно. Да и хватит убегать, так войну не выиграть.
Он повернулся к вестовому, и голос его вдруг окреп:
— Возвращаемся, дела не ждут.
1 мая 1978, понедельник, утро.
Ленинград, проспект Москвиной
Опять Первомай…
За долгие годы этот день потерял заложенный в него изначальный смысл, и для многих вытаскивание себя поутру из уютной раковины-квартиры стало обязаловкой.
Но на улице — ярко-ало, громко и весело. Медь оркестров, милиция в парадной форме, беззаботный смех. Стоит только немного пройтись, и вот уже втянуло тебя в какую-то разновидность бразильского карнавала, втянуло и завертело и хочется теперь гулять еще и еще, да не одному, а с закадычными друзьями и подругами; потом домой, к застолью — пельмешкам, пирогам и граненым рюмочкам. И как-то сами собой разглаживаются смурные морщинки на лбу, тянет рот улыбка от уха до уха, и мир вокруг мил забавными праздничными приметами.
Опять Первомай…
Уже второй. И круг замкнулся:
— Да, везет мне на Том, — вырвалось из меня негромко и мечтательно.
Моментально вспомнив и поняв, вспыхнула белозубой улыбкой Мелкая, а с другой стороны покрепче прижалась Томка.
— Желание загадывай! — закричал с азартом Паштет.
— А и загадаю, — засмеялся я, притянул Томок к себе и зажмурился.
Девчонки замерли, и я быстро-быстро перебрал желания:
"Нет… Нет… Не то… О! О-о-о… Чтоб не пришлось делать между вами выбор!"
Распахнул веки. Две пары глаз смотрели на меня от плеч серьезно и с вопросом.
— Все, — выдохнул я, — загадал. Все будет хорошо.
Очень хотелось чмокнуть в такие близкие носики, но я сдержался, а потом и вовсе через силу, с сожалением, выпустил девчонок из объятий.
Мелкая тут же надежно притерлась обратно к моему правому плечу. Рядышком с ней, словно тут и была, встала только что подошедшая Кузя. Она была чем-то довольна, и время от времени щурилась, точно сытая кошка.
Томка, вздернув с вызовом голову, стояла слева от меня. Сегодня она впервые принародно держала меня под руку и, поэтому, лицо ее время от времени вспыхивало, а голос звенел.
Волнуется. Зря, конечно. Лишь самые недогадливые в школе не знают, что мы пара, да и то лишь потому, что вопрос этот им неинтересен.
Я огляделся: проспект, вся проезжая его часть, был занят людьми. Они сбивались в кружки по симпатиям и интересам, и наш среди них был самым большим. Нас держало общее дело. Хорошо, что держит.
Вечером мы уходили в первую поисковую экспедицию. Пройдем демонстрацию, покружим по праздничному городу, потом по домам — поужинать да попрощаться и на ночной поезд — до Старой Руссы. Уже через сутки будем в поле, лагерь ставить.
Я еще раз вгляделся в лица своих ребят и девчат. Все ли понимают, что именно нас там ждет?
Ох, и вряд ли… Веселье, азарт, жажда порезвиться на свободе. Пожалуй, лишь Кузя посерьезней, но оно и понятно — поработай-ка санитаркой на хирургии. Эх, ей бы стержень Паштета, да на комиссара… Но нет — поздно, поздно, наверное, я за нее взялся… А потому надо срочно взращивать Пашку: без надежного второго номера это дело не проживет.
— Стройся… стройся… на линейку… — пробежало волной от головы районной колонны, и народ вокруг бестолково засуетился.
Все, кроме наших. Они просто ждали, глядя на меня.
Я повертел головой. Ага!
— Вдоль дома, — махнул рукой на близкие казармы Измайловского полка, указывая линию построения, — в четыре ряда.
Постепенно вокруг нас начало выкристаллизовываться какое-то подобие порядка.
— Фланги, внимание, — рявкнула в невесть откуда взявшийся мегафон Тыблоко, — десятый "А" — правое плечо вперед, восьмой "Б" — левое. Шаго-ом… Арш!
Выстроились.
Директрисса, склонив лобастую голову, выслушала какое-то негромкое наставление от подошедшего дяди Вадима, понятливо кивнула и опять поднесла рупор ко рту.
— Товарищи! Друзья! Сегодня у нас двойное событие! — Тыблоко с полоборота вошла в митинговый раж, и слова летели из нее легко: — Мы отмечаем шествием наш великий праздник — день международной солидарности трудящихся! Мы единимся сегодня с трудящимися всего мира в один братский союз для борьбы против всякого угнетения, за коммунистическое устройство общества, за мир во всем мире и счастье народов!
— Ух, словно сутки репетировала, — усмехнулся стоящий за моей спиной Сема.
Зиночка дернулась было его вразумить, но я опередил:
— Не, — чуть развернулся к нему, — рецепт другой: надо что-то чувствовать и не стесняться это выплеснуть.
Он как-то обреченно промолчал, глядя на закрытую чебуречную через дорогу.
— Ты ж тогда почувствовал что-то? М-м-м, Виктор?
Сема буркнул, едва заметно дернув рукой:
— Лучше б и не чувствовал.
Я окинул его насмешливым взглядом:
— Ты как боишься чего-то хорошего в себе.
— … провожаем сегодня в поисковую экспедицию наш отряд! — Тыблоко наставила мегафон прямо на меня и добавила громкости, — лучшие из лучших! На правое дело! Мы гордимся!…