Спасти СССР. Манифестация - Страница 73

— Это все, что ты от меня ждешь?

Я понял.

— Слушай, — я постарался взять задушевный тон, — я, конечно, не самый хороший человек в этом мире. У меня масса недостатков: я бываю раздражителен, разбрасываю носки и, возможно, буду потом храпеть во сне… Но некий набор принципов у меня все же есть: я не насилую женщин и не покупаю любовь, — я приложил правую ладонь к груди, — Софи, меня вполне устроят и отношения дружеской взаимопомощи.

Девушка вздохнула, глубоко и прерывисто.

— Ты меня порой пугаешь. Да даже и не порой! — она обвиняюще ткнула в мою сторону пальцем, — ты сейчас не похож на школьника. Да даже и на студента-то не похож!

— Ну, у каждого — свои недостатки, не так ли? — я взялся за подстывший кофе, — так как тебе мой вариант решения задач? Ты согласна?

Она задумалась, покусывая уголок рта. Вид у нее был слегка пришибленный. Потом решительно тряхнула головой:

— Да. Только мой вклад тут невелик.

— От каждого — по способностям, — наставительно сказал я, расслабляясь.

Софи с грустью заглянула в пустую кружку.

— Ладно, — сказала, — что там у тебя за план на отца?

— Ну, смотри, — я вальяжно откинулся на спинку, — я хочу выкупить его у бабетты. Дам ей денег на обмен её комнаты в коммуналке на однокомнатную квартиру в центре, а она за это напишет отказное письмо, в котором признается, что не любит отца и готова разменять отношения с ним на квартиру. Вот тут-то ты мне и нужна: с меня — деньги, а с тебя — общение с бабеттой и маклером. Изобразишь женщину, что тоже заинтересована в отце. Как тебе такой замысел?

Софья застыла с приоткрытым ртом. Глаза ее смешно выпучились.

— Ты это серьезно? — отмерла она потом.

— А что тебе не нравится? — спросил я настороженно.

— Все! — отрезала девушка категорично.

— А конкретней? — я недовольно насупился.

— Почему ты думаешь, что, написав такое письмо, она действительно оставит твоего отца в покое?

— Ну, потому что иначе мы подкинем это письмо отцу… — я вдруг почувствовал, что, будучи высказанной вслух, эта идея стала звучать совершенно по-идиотски. Щеки мои предвкушающе затеплились.

Софья эффектно взмахнула ресницами и, крепко прижав заломленные руки к груди, уставилась на меня с мольбой, а потом воскликнула — трагически, не своим голосом:

— Дорогой, меня заставили! — и, сменив тон на восторженный, продолжила: — Зато теперь у нас с тобой есть своя квартира!

Я уставился вдаль, медленно переваривая услышанное. Затем застонал и тяжело уронил голову на руки.

— Буратино… — протянула Софья насмешливо. Потом меня заботливо потрепали по волосам, — какой же ты все-таки Буратино… И ведь как только что меня запугал… Черт-те что чуть было о тебе не подумала!

Я с трудом поднял голову.

— Что же с отцом-то делать?

— Ты оцени, — ехидно улыбалась Софья, — как хорошо, что у тебя есть я. Да это вообще не мужского ума дело. Ты только что это блистательно доказал. Оставь мне.

Я задумчиво свел брови.

— Справишься?

— Уж всяко лучше тебя, — фыркнула Софья.

— Хорошо, — медленно кивнул я, глядя на своего первого возможного соратника, — хорошо, берись.

Глава 11

Пятница, 24 марта 1978, утро

Ленинград, Измайловский проспект

Каникулы! Смешно, ей-богу, смешно, но радость от этого немудреного факта начала переполнять меня еще в утренней дреме. Я просыпался с улыбкой, лягал сбившееся в ком одеяло, сладко под ним потягивался и, мечтая о чем-нибудь, постепенно проваливался обратно в короткий сон.

Хотя… Почему "о чем-нибудь"? О ком-нибудь!

Определенно, совершенно определенно: мечталось о ком-нибудь, причем довольно нескромно. Явственно хотелось заласкать мою Томку до самого до предела, и я тискал во сне подушку, словно любимую девушку.

Подаренные духи вдруг сдвинули в Томе что-то важное. В ней стало просыпаться новое, незнакомое, просыпаться и с интересом озираться: больше пока на себя и в себя, но доставалось немного от того внимания и мне.

Нам было уже вполне уместно сделать еще один шажок навстречу друг другу, но время… Последние две недели мироздание словно задалось целью гнать меня вперед, безоглядно и безостановочно: спасение и устройство Мелкой, вывод на дальнюю орбиту Гагарина, отец с бабеттой и, паровозиком — Софья на подоконнике… Матолимпиада, Польша и где-то на заднем плане — мягкая поступь Лапкиной и агентов ЦРУ.

Я элементарно зашивался: спать ложился далеко за полночь, а просыпался уже на морозце, шагая в школу.

Каникулы… Улыбка моя померкла: опять эта вечно сидящая у Томы дома бабушка-охранительница, а теперь еще и у меня долечивающийся после операции отец. А, значит, опять пристанищем будет для нас лишь истертый подоконник на лестничной клетке… Послезавтра — отбор на всесоюзную. Потом — поездка к академикам в Москву. А в промежутках — учить Кузю и Мелкую шитью (а перед этим еще и достать необходимые ткани, нитки, фурнитуру). И, непременно, запрошенный вчера Андроповым сеанс связи.

Ох уж это мироздание… Где б нам с Томкой смирения набраться?

Я еще немного поворочался под одеялом, а потом вдруг понял, что проснулся окончательно. Лежать стало невтерпеж, и я двинулся на звуки, что доносились с кухни.

— Привет, — сказал, опершись плечом о косяк.

— Привет, — эхом откликнулся папа и сунул точильный брусок под кран, а потом провел по нему намыленной рукой.

На столе развалом лежала куча разномастных ножей.

Шур-шур, шур-шур: папа начал методично водить очередным лезвием по оселку.